Пустошь

Nam Sibyllam quidem Cumis ego ipse oculis meis vidi in
ampulla pendere, et cum illi pueri dicerent: Σιββλλα τί θέλεις;  
respondebat illa: αποθανείν θέλω.'

For Ezra Pound
il miglior fabbro

1. Погребение мертвых

Апрель - жесточайший месяц, выводит
Сирень из мертвой земли, морочит,
Нас, память смешивая с желаньем, тревожит
Дряблые клубни - весенним дождем...
Зима в тепле нас держала,
Забвенья снегами заботливо нас укрывала,
Скромную жизнь питала высушенными корешками...
Лето врасплох нас застало
В начале мая грозой в Петергофе,
10 Мы спрятались от нее в колоннаде
А вышли на солнце, посреди Летнего Сада,
Пили кофе и болтали в течение часа.
Bin gar keine Russin, stamm'aus Litauen, echt deutch
А когда в детстве меня позвали в гости к великому князю,
Моему кузену, и устроили катанье на санках,
Я испугалась. Он обхватил меня и говорит: Мария,
Мария, держись. И мы полетели вниз.
В горах чувствуешь себя свободным.
20 Я читаю большую часть ночи и езжу на юг зимой.

Что это за корни вцепились
В эти груды щебня, что за ветви растут
Из этого хлама? Сын человеческий,
Ты не знаешь ответа, тебе ведомы лишь
Осколки образов, где бьется свет.
Мертвое дерево не дает тени, кузнечик - утешения,
А сухой камень - и шума воды. Лишь
И есть там, что тень, под этой красной скалой.
(Иди сюда, в тень под этой красной скалой)
30 И я покажу тебе кое-что отличное от
Твоей утренней тени, шагающей за тобой,
И вечерней тени, что встает навстречу тебе -
Твой страх в пригоршне праха.

Frisch weht der Wind
Nach Heimat zu
Mein Irisch Kind
Wo weilest du?

"Вы впервые подарили мне гиацинты год назад.
С тех пор они меня называют “Девушка с гиацинтами”"
40 - И однако когда мы пришли назад, поздно, из Сада
Ворох цветов у тебя, в волосах не высохли капли,
Я был нем, и очи мои ослепли,
Не жив я был и ни мертв, и не знал ничего я,
Глядя в сердце света, молчанье.
Oed'und leer das Meer.

Мадам Созострис, знаменитая ясновидящая,
Здорово простудилась, но все ж
Всем известна была как мудрейшая дама Европы
С грешной колодой карт. Вот, сказала она,
50 Ваша карта: утонувший Финикийский Моряк,
(Ныне перлы, что было его глазами. Смотри!)
А вот Беладонна, Леди Скалы,
Она в центре ложится, вот так.
Бродяга с тремя посохами и Колесо,
Одноглазый Торговец, а эта пустая карта,
То, что он принесет с собой,
И чего видеть мне не дано. Что-то не видать
Повешенного. Остерегайтесь смерти от воды.
Я вижу толпы, бредущие по кругу.
60 Ну все, спасибо. Увидите госпожу Ровницкую -
Скажите, я сама ей занесу гороскоп.
Знаете, в наши дни надо быть осторожным.

Умышленный город,
Нереальный Невский,
Черные толпы в буром тумане зимнего утра
Я и не думал, что смерть истребила столь многих.
Изредка вздох, незаконное облачко пара,
Каждый только под ноги глядит.
Под землю, вниз, вверх, вдоль по Садовой спешит,
70 По Перинной, по Думской и хрип на девятом ударе.
Я узнал одного и окликнул через улицу: “Фрумкин!
Послушай, я вспомнил, мы бились вместе на Калке!
Кстати, как затея твоя с мавзолеем?
Труп этот твой, как он, пророс наконец?
Будет цвести, даст много плода к ноябрю?
Или снова не вышло? Заморозки? Постаралась Собака?
Я же тебе говорил - держи этих друзей человека подальше,
Не то они все разроют своими ногтями.”
“Ты! hypocrite lecteur! - mon semblable, - mon frere!”

The Waste Land

Nam Sibyllam quidem Cumis ego ipse oculis meis vidi in
ampulla pendere, et cum illi pueri dicerent: Σιββλλα τί θέλεις;  
respondebat illa: αποθανείν θέλω.'

For Ezra Pound
il miglior fabbro

I. The Burial of the Dead

April is the cruellest month, breeding
Lilacs out of the dead land, mixing
Memory and desire, stirring
Dull roots with spring rain.
Winter kept us warm, covering
Earth in forgetful snow, feeding
A little life with dried tubers.
Summer surprised us, coming over the Starnbergersee  
With a shower of rain; we stopped in the colonnade,
And went on in sunlight, into the Hofgarten,
And drank coffee, and talked for an hour.
Bin gar keine Russin, stamm’ aus Litauen, echt deutsch.
And when we were children, staying at the arch-duke’s,
My cousin’s, he took me out on a sled,
And I was frightened. He said, Marie,
Marie, hold on tight. And down we went.
In the mountains, there you feel free.
I read, much of the night, and go south in the winter.

What are the roots that clutch, what branches grow
Out of this stony rubbish? Son of man,
You cannot say, or guess, for you know only
A heap of broken images, where the sun beats,
And the dead tree gives no shelter, the cricket no relief,
And the dry stone no sound of water. Only
There is shadow under this red rock,
(Come in under the shadow of this red rock),
And I will show you something different from either
Your shadow at morning striding behind you
Or your shadow at evening rising to meet you;
I will show you fear in a handful of dust.

Frisch weht der Wind
Der Heimat zu
Mein Irisch Kind,
Wo weilest du?

“You gave me hyacinths first a year ago;
“They called me the hyacinth girl.”
—Yet when we came back, late, from the Hyacinth garden,
Your arms full, and your hair wet, I could not
Speak, and my eyes failed, I was neither
Living nor dead, and I knew nothing,
Looking into the heart of light, the silence.
Oed’ und leer das Meer.

Madame Sosostris, famous clairvoyante,
Had a bad cold, nevertheless
Is known to be the wisest woman in Europe,
With a wicked pack of cards. Here, said she,
Is your card, the drowned Phoenician Sailor,
(Those are pearls that were his eyes. Look!)
Here is Belladonna, the Lady of the Rocks,
The lady of situations.
Here is the man with three staves, and here the Wheel,
And here is the one-eyed merchant, and this card,
Which is blank, is something he carries on his back,
Which I am forbidden to see. I do not find
The Hanged Man. Fear death by water.
I see crowds of people, walking round in a ring.
Thank you. If you see dear Mrs. Equitone,
Tell her I bring the horoscope myself:
One must be so careful these days.

Unreal City,
Under the brown fog of a winter dawn,
A crowd flowed over London Bridge, so many,
I had not thought death had undone so many.
Sighs, short and infrequent, were exhaled,
And each man fixed his eyes before his feet.
Flowed up the hill and down King William Street,
To where Saint Mary Woolnoth kept the hours
With a dead sound on the final stroke of nine.
There I saw one I knew, and stopped him, crying: “Stetson!
“You who were with me in the ships at Mylae!
“That corpse you planted last year in your garden,
“Has it begun to sprout? Will it bloom this year?
“Or has the sudden frost disturbed its bed?
“Oh keep the Dog far hence, that’s friend to men,
“Or with his nails he’ll dig it up again!
“You! hypocrite lecteur!—mon semblable,—mon frère!”